С 1 сентября приходить в школу в хиджабах больше нельзя, объявила в августе 2013 года Зинаида Акимова, директор школы №19 в столице Мордовии Саранске. Перед этим она выгнала с «отработок» — принятой в российских школах практики летней уборки школы — восьмиклассницу Фатиму, надевшую мусульманский платок. В том же году 1 сентября девочки в мордовском селе Иняты сорвали платок с одной из учениц и прогнали ее, а в двух школах села Ламбирь девочек в платках не пустили на занятия. В некоторых школах Саранска администрация провела «беседы» о недопустимости хиджабов.

Через год, в мае 2014-го, многих родителей школьниц-мусульманок в Мордовии вызвали в школу и сказали, что с нового учебного года ношение платков запрещено из-за поправок в федеральном законе «Об образовании», которые обязали школы выполнять утвержденные местным правительством требования к внешнему виду учеников. Через две недели вышло постановление правительства Мордовии, в котором был прямо прописан запрет на ношение «головных уборов в помещениях образовательных организаций». С тех пор под давлением оказались не только школьницы, но и преподаватели и студентки, исповедующие ислам. Одним ученицам пришлось сменить школу, а другие вообще перешли на домашнее обучение.

Семеро родителей школьниц-мусульманок попытались обжаловать этот запрет в суде, поскольку он ограничивает конституционные права граждан на свободу вероисповедания и получение образования. Однако сначала Верховный суд Мордовии, а потом и Верховный суд России признали законным запрет демонстрировать религиозную атрибутику и носить платки в школах.

Мордовия и Ставрополье против хиджабов

Запрет на мусульманские платки в мордовских школах — «нарушение всех гуманистических норм», считает ведущий научный сотрудник Центра по изучению проблем религии и общества Института Европы РАН Роман Лункин. Он предполагает, что причиной запрета стала сложившая в России антиэкстремистская политика, из-за которой местные власти «пытаются перестраховаться».

«Никакой культуры общения с верующими нет. Более того, в результате закона Яровой и всех остальных актов и страхов перед религией, это оказалось даже невозможным — свободное и открытое обсуждение того, что же нужно верующим в нашей стране», — говорит Лункин.

Зампредседателя Совета муфтиев России Рушан Аббясов назвал антиконституционным решение Верховного суда, поддержавшего запрет на хиджабы: «Ни в Конституции, ни в законе об образовании нет запрета на ношение платка в школах. Сегодня запретят носить платки, а завтра — нательные крестики». Заявители намерены обжаловать запрет в Европейском суде по правам человека.

В 2013 году во время «Прямой линии» президент Владимир Путин заметил, что в ношении мусульманских платков в школе «ничего хорошего нет».

В том же году по решению ставропольского правительства ученики местных школ перешли к единой форме — запрет на ношение религиозной одежды, символики и атрибутики ввели специальным постановлением. Вскоре в суд обратились родители учеников, которых перестали пускать в школу из-за религиозной одежды. Адвокат Мурад Мусаев пытался обжаловать запрет сначала в Ставропольском краевом суде, а затем — в Верховном, но в обоих случаях суд встал на сторону местных властей.

«На Ставрополье была абсурдная ситуация: когда несколько лет назад проблема с хиджабами только возникла, министр образования Ставропольского края сказала, что платки будут мешать вниманию в учебе и прилежному обучению детей. Она говорила, что они закрывают уши, мешают слушать! Такие вещи говорить родителям из традиционных мусульманских семей — это просто подрывать авторитет власти. Что, собственно, и было сделано», — говорит социолог религии Роман Лункин.

Он настаивает, что запрет «не имеет никакого отношения к Конституции»: по Конституции и по закону «О свободе совести» мусульмане имеют право на хиджаб, и это не идет вразрез со светским характером образования. «Если бы родители требовали, например, чтобы детей водили пять раз в день на намаз в школе, то это было бы нарушением светскости. А одежда, тем более не закрывающая лицо полностью, не нарушает светскость образования», — уверен Лункин.

Адвокат Марат Ашимов, представлявший интересы мусульманских семей Мордовии, объясняет, что в постановлении правительства республики речь идет о запрете на ношение в школе любых головных уборов — слово «хиджаб» в документе прямо не упоминается — для учеников; сама эта норма не касается сотрудников школ.

Несмотря на это, в декабре 2016 года в школе мордовского села Белозерье ходить в хиджабах запретили не только ученицам, но и преподавательницам — это требование женщины-педагоги просто отказались выполнять. Одна из работниц школы рассказывала «Газете.ру», что инициатива исходила от департамента образования Мордовии. По другой версии, поводом для запрета стали фотографии девушек в хиджабах, которые якобы позировали с автоматами в школьных кабинетах.

В школе даже создали комиссию, которая следила за внешним видом педагогов. «[По закону] внешний вид учителей никоим образом не регулируется. [Власти] ссылаются на светский характер образования: учителя ходят в платках и "воздействуют" на учеников — непонятно, правда, как», — говорит адвокат Ашимов.

Внутренний приказ, запретивший мусульманские платки в белозерской школе, отменили вскоре после коллективного иска преподавателей к руководству. 13 учителей требовали отменить приказ, признать его дискриминационным и возместить им моральный ущерб. Первое требование ответчик выполнил добровольно, а во всем остальном суд отказал, рассказывает адвокат.

По данным переписи 2010 года, численность татар в России составляет около 6 млн человек. Большая часть из них проживает в Татарстане и Башкортостане. В Ульяновской области татары составляют 10% от населения региона, в Пензенской области и Мордовии — по 5%. Мордовское село Белозерье было основано татарами, сейчас 90% его населения — последователи ислама.

«Требования-то должны быть одинаковыми, федеральными, — считает Марат Ашимов. — Но в Пензенской области, в Ульяновской, где такое же соотношение татар по населению, на это внимания обращают меньше, а вот у нас [в Мордовии] к этому слишком пристальное внимание». Ашимов предполагает, что таким образом местные власти хотят показать свою лояльность и активность, но в результате такая политика приводит к новым конфликтам.

Сейчас учителя в Белозерье спокойно работают в платках, но, как отмечает адвокат, устно их предупреждают: «Все равно когда-нибудь вас заставят снять платки, и вы не сможете работать».

Вскоре после конфликта в Белозерье решение школы поддержала глава министерства образования Ольга Васильева. По ее мнению, «истинно верующие люди не стараются подчеркнуть свое отношение к вере с помощью атрибутики», а образование должно оставаться светским.

«Несколько лет назад конституционный суд принял решение о том, что хиджабам, как подчеркивающим национальную принадлежность, не место в школе. Поэтому я считаю, что этот вопрос был решен конституционным судом несколько лет назад», — сказала Васильева. «Медиазоне» не удалось найти ни одного упоминания подобного решения. Вероятно, министр имела в виду упоминавшееся выше определение Верховного суда по жалобе мордовских мусульман.

Фото: Christophe Ena / AP / ТАСС

Северный Кавказ и исламский дресс-код

На реплику министра Васильевой резко отреагировал в своем инстаграме глава Чечни Рамзан Кадыров. «Платок не атрибутика, а важная часть одежды мусульманки, носить которую предписано Всевышним Аллахом и Пророком (с.а.в.). Васильева вправе высказывать свое "личное убеждение", но оно остается ее мнением и не принимает силу закона. Вызывает удивление, что министр вместо того, чтобы поправить местных руководителей, свое "ЛИЧНОЕ УБЕЖДЕНИЕ" навязывает миллионам граждан. Мои три дочери учатся в школе, носят хиджаб, имеют отличные оценки. Ольга Васильева требует, чтобы они сняли платки?»

Вскоре, в конце марта этого года, чеченский парламент одобрил поправки в республиканский закон об образовании: за учениками закрепили право на выбор одежды в соответствии с религиозными предпочтениями. По мнению депутата Бекхана Хазбулатова, таким образом воспитательная политика в Чечне будет проводиться «без ущемления национальных традиций и религиозных верований». Впрочем, еще в сентябре 2016-го в школах Грозного появилась единая форма, которая включает в себя и головной платок для девочек.

Директор «Международной кризисной группы» и эксперт по Северному Кавказу Екатерина Сокирянская объясняет, что в чеченских школах и университетах всегда был определенный дресс-код: просторные платки, определенная длина юбок и рукавов.

В Ингушетии с первого по одиннадцатый класс преподают ислам по два часа в неделю, а в Чечне в каждой школе есть завуч по воспитательной работе, и это обычно религиозный деятель. В Дагестане же образование остается светским и обучающие религии предметы там не преподают.

В республиках Кавказа проблема хиджабов в целом снята, говорит Сокирянская: «В Чечне в школах я не помню, чтобы были какие-то скандалы: ввели платочки и девочки в них ходили, заставляли носить. Были проблемы со студентками, которые хотели носить глубокий хиджаб, закрывающий подбородок. У таких девушек были проблемы с силовиками. А в Дагестане мы фиксировали ситуации, когда директора школ не пускали на занятия девочек в хиджабах. После таких скандалов в 2010 году были убиты учитель и директор двух разных школ. Насилие против граждан, не следующих фундаменталистским мусульманским правилам, санкционировал Магомедали Вагабов, который возглавлял дагестанское вооруженное подполье c 2006 по 2010 годы, как раз с его подачи происходили такие убийства. Были также скандалы и недоразумения в Кабардино-Балкарии и в Ингушетии». В последнее время ситуация в этом плане стала гораздо спокойнее.

Из-за подобных случаев консервативные семьи перестали отправлять в школу девочек, достигших пубертатного возраста. «Получается, что на самом деле это противоречит поставленной задаче профилактики экстремизма, — размышляет Сокирянская. — Когда девочку в 12-13 лет оставляют дома, потому что после пубертатного возраста она должна носить хиджаб, и ребенок больше не учится, ее быстренько выдают замуж — это явно не служит целям профилактики».

Сейчас к властям пришло понимание того, что людям нужна свобода в сфере религии, замечает эксперт. Впрочем, Сокирянская обращает внимание на разные виды хиджабов: в Чечне, например, платок, закрывающий подбородок, считается признаком ваххабизма. «В плане мусульманских практик ситуации очень разные. Например, в Дагестане, ведется формальный учет консервативных мусульман, а в Кабардино-Балкарии такого нет. Там сейчас люди спокойно с большими бородами ходят, никто их не трогает. В Чечне с такой бородой ты до ближайшего поворота не дойдешь», — говорит она.

Социолог Лункин считает, что у чиновников различных уровней и сотрудников правоохранительных органов сформировался стереотип относительно допустимой в России религиозности. «Он довольно советский: все должны сидеть у себя в домах, в культовых зданиях и не выходить, — говорит он. — И при этом есть традиционные религии, которые тоже должны сидеть по своим углам, по своим регионам. Все, больше ничего. Это не имеет отношения ни к реальной жизни, общественной, религиозной, которая стала очень многообразной за последние 20 лет, так же как в Европе и США».

Cтудентки у входа в здание Государственного нефтяного технического университета имени М.Д. Миллионщикова. Валерий Шарифулин/ТАСС

Европа и «гармония демократического общества»

Исторически европейское мусульманское население проживало в первую очередь на Балканах и соседних с ними странах восточной Европы. Вопрос допустимости исламского одеяния в западном обществе стал активно подниматься вместе с обсуждением проблем массовой иммиграции и образованием иммигрантских сообществ. В ноябре 2006 года европейский комиссар Франко Фраттини первым из чиновников Евросоюза прокомментировал идею запрета паранджи в Европе, выступив против такой меры.

К этому времени власти Франции уже запретили женские мусульманские платки и прочие «демонстративные» религиозные символы в школьных классах и государственных органах; в Бельгии паранджу запретили сначала в отдельных городах, а в 2010 году — на государственном уровне. При этом в «Би-би-си» отмечали, что полностью закрывающее тело и голову женщины платье носят «только лишь 30 женщин» во всей Бельгии — при общем мусульманском населении в сотни тысяч человек.

В 2004 году с подачи президента Жака Ширака французский парламент одобрил запрет на демонстрацию «видимых признаков религиозной принадлежности» учениками школ; в законе не упоминались конкретные символы, но в инструкциях чаще всего речь шла о мусульманских платках, иудейских кипах и крупных христианских крестах. При этом для преподавателей и сотрудников учреждений ограничения вводились на основании «нейтральности на госслужбе».

«Острый конфликт был во Франции, это очень хороший пример. Там были запрещены хиджабы в школах как религиозная символика. Но это не решило проблему, потому что мусульманки стали намеренно носить хиджабы, это посеяло раздражение среди мусульман», — напоминает социолог Роман Лункин. В принятом тогда документе, впрочем, не упоминался запрет на мусульманскую одежду в общественных местах и на улице.

В 2009 году с критикой бурки — одеяния, которое полностью закрывает лицо и тело женщины, оставляя лишь небольшую прорезь для глаз, — выступил президент Франции Николя Саркози. «Мы не можем допустить, чтобы в нашей стране были женщины, заключенные за сеткой паранджи, оторванные от общественной жизни, лишенные самоопределения. Это не имеет ничего общего с тем, как достоинство женщины понимается во Французской республике», — говорил политик.

Год спустя паранджу в общественных местах запретили законодательно; для нарушительниц предусмотрен штраф в 150 евро, для мужчин, заставляющих жен надевать бурку — 30 тысяч евро, а также до года заключения. Первые мусульманки были оштрафованы спустя неделю после принятия закона.

В 2013 году одна из берлинских школ отказалась брать на работу преподавательницу-мусульманку: сама она настаивала, что отказ был связан с тем, что она носит хиджаб, а не с ее профессиональной квалификацией. При этом власти ссылались на действующий в Берлине «закон о нейтралитете» — он запрещает госслужащим надевать хиджаб (а также еврейские кипы и большие нательные кресты), так как это может нарушить нейтралитет государства.

Впрочем, вскоре Конституционный суд Германии объявил, что полный запрет на хиджабы для учителей «несовместим со свободой вероисповедания», а суд по трудовым делам Берлина постановил: отказавшись от кандидатуры учительницы из-за отказа снять мусульманский платок, школа нарушила антидискриминационные акты. Несмотря на это, в семи других федеральных землях страны есть ограничения на ношение хиджабов для учителей. В Баварии, например, можно преподавать в монашеском одеянии, но не в хиджабе.

Совсем недавно, летом 2016 года в нескольких курортных городах Франции (в том числе, в Каннах) ввели запрет на ношение буркини — купального костюма для мусульманок; поводом для этого стал теракт в Ницце. Вскоре несколько правозащитных организаций опротестовали решение властей в высшей судебной инстанции — Государственном совете — и запрет приостановили. Социолог религии Лункин настаивает: проблемы с хиджабами не возникает до тех пор, пока этот вопрос не ставят власти. Несмотря на это, практика европейских судов бывает разной: они могут встать как на сторону власти, так и на сторону верующих, если это не нарушит «гармонии демократического общества».

В марте этого года Европейский суд в Люксембурге разрешил работодателям запрещать сотрудницам-мусульманкам носить на рабочем месте хиджаб; это решение вынесли по иску двух жительниц Франции и Бельгии, которые отказались ходить на работу без хиджаба и были уволены. Заявительница из Бельгии работала на ресепшене в компании G4S Secure Solutions, которая предписывает своим сотрудникам отказ от ношения любых видимых религиозных или политических символов. Жительница Франции работала IT-консультантом: ее попросили перестать ходить в хиджабе после жалобы одного из клиентов. В итоге высший судебный орган стран Европейского союза постановил, что запреты компаний не нарушают законы ЕС и не являются «прямой дискриминацией».

За месяц до решения Европейского суда, в феврале, тысячи боснийских женщин-мусульманок вышли на улицы: они протестовали против запрета на ношение хиджабов в учреждениях судебной системы. Высший судебный совет страны одобрил документ еще осенью, но известно об этом стало только в январе 2017-го. Несмотря на то, что норма запрещает ношение символов любых религий, мусульманский платок в ней выделен отдельно. Запрет касается сотрудниц судов; решение о допуске в суд третьих лиц, например свидетельниц-мусульманок, будет приниматься индивидуально. Самира Жунич Велагич, которая организовала акцию протеста, называла запрет «серьезной атакой против мусульманской чести, личности и идентичности». Чуть раньше, в 2010 году, хиджабы полностью запретили в Косово, вызвав тем самым протесты в Приштине.

28 апреля нижняя палата парламента Германии все же приняла законопроект, который запретит госслужащим, судьям и военным носить на работе платки, полностью закрывающие лицо. Правящая коалиция (в нее входят христианские демократы и социал-демократы — МЗ) объясняла инициативу тем, что ношение паранджи противоречит «принципу нейтральности».

Лункин обращает внимание на то, что тема религии широко обсуждается в странах Европейского союза, причем на уровне национальных телеканалов и изданий. «[В Европе] это вообще не рассматривается в контексте религиозной вражды, экстремизма или не-экстремизма, — говорит Лункин. — Как только у нас в Мордовии начался процесс о хиджабах, сразу обвинили эти села, особенно одно — Белозерье — в том, что это все рассадник экстремизма. И для полицейских, и для прокуратуры стремление избавиться от хиджабов в школах — это повод "приструнить" общину, оказать на нее давление, контролировать, показать, кто главный в регионе. Итогом этого является только раздражение и возмущение самой мусульманской общины. Пока эту проблему решают полицейскими методами».