Русские трудовые мигранты в США

«Русский крестьянин-иммигрант в воскресенье и праздничные дни преображается в настоящего американского джентльмена, который носит снежно-белый воротничок, а в вагоне трамвая или железной дороги по-американски "подбирает" брюки, обнаруживая полушелковые носки. Родная деревня едва ли узнала бы в этом молодом "барине" того самого землероба, который уехал за океан, и решила бы при взгляде на такого франта, что это какой-нибудь белоручка-капиталист», — описывает накануне революции журналист Марк Вильчур оформившуюся за столетие в США русскую диаспору, состоящую преимущественно из крестьян.

В течение XIX века на территорию Соединенных штатов въезжает по самым скромным оценкам около 3 млн подданных Российской империи. Первая волна состоит преимущественно из не закрепощенных крестьян с окраин империи — великороссов, малороссов, белорусов, евреев и прибалтов. Крестьянская реформа 1861 года только усиливает этот процесс — на эмиграцию решаются жители центральной части империи. В Америке русских трудовых мигрантов привлекает в первую очередь высокая оплата труда: если к концу XIX века средний заработок рабочего в России составляет приблизительно 15 рублей, та же работа в США оплачивается в почти в пять раз выше. «Где требуется физическая сила да каторжная выносливость, на русского рабочего везде большой спрос и у американского предпринимателя он в большой цене. Хотя… и при высоких ценах на рабочие руки наш рабочий и там обыкновенно ухитряется работать за минимальную плату… Да оно и понятно. Русского поражает на первых порах неслыханный им американский размах заработной платы, и он с жадностью хватается за первое предложение», — фиксирует накануне революции исследователь Борис Курчевский.

Впрочем, русским трудовым мигрантам приходится трудиться, как правило, на самой тяжелой и опасной работе — в металлургической и каменноугольной промышленности. «Проработавши 4-5 лет, мы превращаемся в выжатый лимон. Редкий день пройдет, чтобы кого-нибудь из нас не убило или не искалечило…» — рассказывает в русскоязычной эмигрантской газете один из рабочих. По оценкам американских социологов, накануне Первой мировой войны почти половина (46,3%) русских трудовых мигрантов владеет разговорным английским языком. Некоторым удается закрепиться в США через образование или карьеру в профсоюзах: как удивленно отмечает в 1914 году тот же Вильчур, спустя пять-шесть лет в США «русские учатся общественности и защите своих прав и интересов».

Ротшильд против России

В 1849 году, после поражения буржуазных революций, Европу накрывает волна политической реакции: в это время Александр Герцен уже несколько лет живет в эмиграции, где сближается с радикальными социалистическими кругами и постепенно отказывается от прежних либеральных убеждений. Сборник эссе «С того берега» приводит прежних знакомых Герцена как минимум в недоумение. И хотя поначалу Герцен скорее подтрунивает над русскими эмигрантами, «пораженными одной болезнью — издавать журналы, которые они сами же затем и читают», в нем постепенно крепнет желание заняться издательством бесцензурной русскоязычной литературы.

Для этого были свои причины, в первую очередь финансовые: Герцен, в отличие от большинства политических эмигрантов в Европе, унаследовал от своего отца крупное состояние и по меркам того времени считался по-настоящему богатым. Летом 1849 года императорские чиновники наложили секвестр на все российское имущество Герценов. Не то чтобы эмигрант остался ни с чем — его семья все еще может позволить себе жить на широкую ногу, однако на финансирование политической деятельности денег точно не хватает. «Я сидел один-одинехонек… впереди все казалось темно, я чего-то боялся, и мне было так невыносимо, что, если б я мог, я бросился бы на колени и плакал бы, и молился бы, но я не мог и, вместо молитвы, написал проклятие», — вспоминает Герцен в «Былом и думах».

Как это обычно и бывает, на помощь приходят знакомства: незадолго до провозглашения Второй республики на одном из приемов Герцен знакомится с банкиром Джеймсом Ротшильдом, который за внушительный процент соглашается помочь русскому эмигранту в борьбе за имущество. Ротшильд задним числом выкупает у Герцена права на его имущество и начинает долгую тяжбу с русским правительством. Императорская канцелярия признает подлинность бумаг и иск Ротшильда, но ссылается на «политические и секретные причины», на основании которых капитал должен остаться в России.

Ротшильд угрожает придать гласность этому делу и предупредить других капиталистов — таким образом Россия получила бы негативный заемный рейтинг и могла потерять доступ к рынкам международного капитала. В середине 1850 года тяжба Ротшильда с российским правительством подходит к концу: император Николай I выплачивает банкиру «незаконно удержанные» деньги с процентами, оправдываясь «неведением законов, которых он действительно не мог знать по своему общественному положению».

Вернув контроль над своим состоянием, по самым скромным оценкам, в миллион рублей, Герцен запускает издательскую деятельность. Консультации Ротшильда пошли ему на пользу — на пике популярности выпуск неподцензурной литературы не только окупается, но и приносит Герцену доход.

Математика и революция

В 1871 году Софье Ковалевской исполняется 21 год — уже несколько лет она живет в европейской эмиграции вместе со своим мужем, близким к Герцену известным палеонтологом Владимиром Ковалевским. Несколько лет назад в России роман Чернышевского «Что делать?» дал молодым образованным женщинам руководство к действию: избавиться от патриархального гнета семьи и получить личную свободу возможно, заключив фиктивный брак — на сленге прогрессивной молодежи 60-х годов XIX века подобные союзы называются «консервами».

Ее старшей сестре Анне Жаклар удалось самостоятельно выехать за рубеж в Швейцарию, где она сближается с радикальными эмигрантами, общается с Бакуниным и ведет переписку с Карлом Марксом. Младшей же, чтобы получить заветный заграничный паспорт, а значит, и возможность обучаться в университете в Германии, приходится вступить в фиктивный брак с Ковалевским.

Софья Ковалевская посещает лекции по математическому анализу в Берлине, когда до нее доходят вести: в Париже началась революция, один из лидеров которой — журналист и новоиспеченный супруг ее сестры Виктор Жаклар. Беспокоясь о сестре, София пробирается через оккупированные немцами области в революционный Париж, где находит Анну на баррикадах.

«При каждом разрыве бомб билось сильнее сердце и где-то в глубине души вспыхивала радость, что судьба позволила и мне, кабинетной ученой, принять участие в событиях мирового значения», — будет через десяток лет вспоминать о Парижской коммуне Ковалевская уже в статусе первой в мире женщины, ставшей профессором математики.

После падения коммунаров Жаклара арестовывают, и супруги Ковалевские участвуют в организации его побега. Чудом избежав преследования, Софья возвращается в Пруссию. «Математика — вот что для меня основное, с революцией уже как сложится», — пишет она сестре. Через три года Ковалевская опубликует свою первую научную работу о теории дифференциальных уравнений в частных производных.

«Смерть царю»

Революционный публицист Владимир Бурцев известен в первую очередь разоблачением Азефа — главы Боевой организации эсеров и провокатора Охранного отделения, который одновременно устраивал успешные теракты и выдавал полиции революционеров. Бурцев попадал в тюрьму по политическим делам при Александре III, Николае II и Ленине, но свой самый тяжелый срок на каторжных работах Бурцев отбывал в Великобритании при королеве Виктории.

В конце 1880-х годов Бурцеву удается бежать из сибирской ссылки в Европу: сначала в Швейцарию, затем в Париж, но окончательно оседает он в Лондоне. Где бы он ни был, публицист везде прибивает к своей двери карточку с надписью «Смерть царю». В эмиграции он готовит к публикации свою книгу, посвященную истории революционного движения в России. Бурцев уверен: чтобы по-настоящему освободить Россию, необходимо отбросить в сторону любые социал-демократические начинания и последовательно заниматься терроризмом, ведь в конечном счете задача любого прогрессивно мыслящего человека — убить царя. Финансирует работу и издание книги «За сто лет» партия эсеров.

В свободное время Бурцев издает журнал «Народоволец», где призывает к расправе над членами императорской семьи. За статью из третьего номера «Правда ли что террор делают, но о терроре не говорят?» Бурцева по просьбе России задерживает английская полиция. На фоне усиления военно-политического блока между Австро-Венгрией, Германией и Италией королева Виктория и император Николай II идут на сближение и готовы обмениваться взаимными услугами. Одной из таких становится суд на эмигрантом Бурцевым, которого приговаривают к 18 месяцам каторжных работ за призывы к убийству царя.

Выйдя из английской тюрьмы, публицист возвращается в Швейцарию, откуда в 1903 году его за призывы к терроризму высылают во Францию. К слову, в Париже в 1890-м Бурцев уже привлекался к суду за связи с революционным подпольем, готовившим покушение на Александра III, однако был признан невиновным.

Россия, феминизм, туберкулез

«Итак, предположите, что я знаменита, и начнем», — пишет в своем дневнике Мария Башкирцева, который с купюрами и большими сокращениями публикуется ее матерью посмертно и сразу же становится литературной сенсацией. В конце XIX века Башкирцева — самая известная и, пожалуй, по меркам того времени наиболее эксцентричная русская Парижа: дочка дворян из Полтавской губернии с неоднозначной репутацией и большим состоянием живет в эмиграции с двенадцати лет, меняя один европейский город на другой.

В шестнадцать лет врачи диагностируют у Башкирцевой туберкулез, и молодая аристократка решает во чтобы то ни стало прославиться: отказавшись от карьеры профессиональной певицы, она поступает в частную художественную академию — в викторианскую эпоху уже одно проявление подобных амбиций у женщины считалось вызовом общественным нормам. Семилетний курс Башкирцева проходит за два года, ее работы получают награды и выставляются на Парижском салоне. Не стесняясь в выражениях, художница открыто говорит о своей сексуальности и желании прославиться наравне с мужчинами, чем приводит в ужас хозяек светских салонов.

В двадцать два года Башкирцева — уже известная художница, вхожая в круги парижской художественной богемы — начинает участвовать в собраниях суфражисток, пишет статьи о равенстве полов и женской эмансипации, интересуется французской революцией и планирует политические акции. Примерно в это же время она начинает более чем вольную переписку с Ги де Мопассаном, которая обрывается незадолго до ее смерти. Последние месяцы жизни Башкирцева работает на износ, что приводит к обострению туберкулеза — и умирает в 26 лет.

Оккультные корни ирландской независимости

В конце XIX века Европу накрывает эпидемия спиритизма и оккультных практик: христианство кажется представителям привилегированных классов чем-то устаревшим, в то время как расцвет естественно-научных исследований лишал человека претензий на уникальность. Позитивизм многим кажется слишком радикальным, поэтому отказавшиеся от традиционных религиозных практик вольнодумцы и романтики находят себя в оккультизме.

В 1880-х годах в Лондоне живут не только Фридрих Энгельс и Чарльз Дарвин, но и «странная русская женщина» Елена Блаватская. Придуманное ей движение теософии предлагало топорный синтез науки, религии и философии, противопоставляющий себя всем тенденциям в этих направлениях. Теософия Блаватской одновременно противостоит атеизму и нападает на клерикальные догмы, выступает против науки, но говорит ее языком. Мир основан на борьбе противоположностей, но все люди в нем «фундаментально едины» с некой «Универсальной Сверхдушой», которая наделяет человека сверхъестественными способностями, считает Блаватская и члены ее теософского кружка, постепенно занявшего важное место на интеллектуальной карте Лондона. Интуиция, интеллект и сознание способны слиться воедино, чтобы породить интенсивную духовную жизнь, о которой в западном мире никто не имеет понятия.

Среди членов кружка и почитателей Блаватской — изобретатель Томас Эдисон, первая художница-абстракционистка Хильма аф Клинт, композиторы Скрябин, Стравинский, Шенберг. В 1887 году по личному приглашению Блаватской в «теософскую ложу» вступает поэт, будущий Нобелевский лауреат по литературе и один из первых сенаторов Свободной Ирландии Уильям Йейтс. Спустя тридцать лет он станет одним из главных голосов в борьбе за независимость Ирландии. На вопрос, кто научил его ораторскому исскусству, Йейтс будет отвечать: Елена Блаватская.

Большевики играют в шахматы

К началу XX века Москву от принадлежащей австро-венгерской короне Галиции отделяет около дня на поезде, поэтому Вена эпохи fin de siècle становится любимым местом русских политических эмигрантов. С 1907 года здесь живет и работает Лев Троцкий. Вместе с женой Натальей и детьми они делят небольшой бедноватый особняк, который в целях экономии не отапливается зимой: в «Моей жизни» Троцкий рассказывает, зарабатывал на жизнь статьями в европейских либеральных и социал-демократических изданиях, гонораров от которых едва хватало на еду. Целыми днями будущий организатор Октябрьской революции просиживает в местных кафе, где есть отопление и можно играть в шахматы на деньги — в городе он зарабатывает репутацию отличного шахматиста и революционера-посмешища.

Сюда же из Кракова под именем Ставроса Пападопулоса в самом начале 1913 года приезжает Иосиф Джугашвили. В ночь накануне своего отъезда он получает от Ленина поддельный паспорт и выигрывает у будущего вождя мирового пролетариата семь партий в шахматы подряд. В Вене Сталин — по легенде он придумывает себе новое имя именно здесь — проведет не больше месяца. Днями напролет он пишет работу «Марксизм и национальный вопрос», где по сути программирует Советский Союз. Лишь изредка он выходит размяться в Шeнбруннский парк — тот самый, где в те годы любил прогуливаться молодой бездельник Адольф Гитлер.

Сталин гостит у семьи обеспеченных русских социал-демократов Трояновских, но интересует его больше их молодая няня, которая ждет от гостя ухаживаний, но получает только критику капитализма и «плавильного котла» габсбургской империи. У Трояновских его навещает Бухарин — он отлично владеет иностранными языками и помогает Сталину с переводами. За кружкой чая Бухарин делает пару дежурных комплиментов няне и неожиданно добивается еe расположения. Сталин в бешенстве лезет в драку. Ругается тридцатичетырехлетний грузин и с Троцким — у последнего возникает подозрение, что Джугашвили жульничает в шахматы. В феврале Сталин уедет в Россию, где его арестуют на подпольной встрече в поддержку газеты «Правда» и отправят в Сибирь. В это же время в одном из эмигрантских журналов выходит статья Троцкого: позавидовав крепкому телосложению Сталина, он пишет, что заметил у последнего фальшивые мускулы.

Русская Швейцария

Париж становится одним из центров политической эмиграции только в последней трети XIX столетия, основной точкой назначения вплоть до революции остается Швейцария, считавшаяся «неприкосновенным убежищем» — Германия и Франция не то чтобы охотно, но все же иногда выдавали эмигрантов по требованию русского правительства. Во второй половине XIX века Швейцария переполнена политическими эмигрантами со всех концов Европы: новые идеи распространяются здесь молниеносно, на местных типографиях печатается нелегальная в России литература, в штаб-квартирах радикальных политических партий планируются покушения и взрывы.

Русская «молодая эмиграция» во многом вдохновляет местные студенческие беспорядки, здесь заключаются браки и постепенно накапливается нетерпимость разных политических течений друг к другу. Очарованный Нечаевым Бакунин дерется в Женеве с Утиным, создавшим в Женеве русскую секцию Интернационала. Тот не остается в долгу и пишет на нескольких языках желчный памфлет об авантюризме и ненадежности русского анархиста. Перед революцией идеологические противоречия достигают своего апогея: анархисты срывают выступления социал-демократов в женевских кафе, ломая друг о друга стулья. В 1912 году в Цюрихе эсеры избивают социал-демократов с криками «Бей жидов!». Здесь же меньшевик Аксельрод открывает небольшой кефирный завод и принимает одним за другим гостей из России. В Женеве живет и работает Плеханов, там же Боевая организация эсеров готовит бомбы, одна из которых закончит жизнь великого князя Сергея Александровича.

«Есть только один лозунг, который вы должны немедленно распространять в Швейцарии, как и во всех других странах: вооруженное восстание!» — делится с председателем цюрихских социал-демократов Эрнстом Нобсом Владимир Ленин в начале 1917 года. Через считаные месяцы лидер большевиков вернется в Россию, где уже вскоре произойдет Октябрьская революция. Эрнст Нобс станет демократически избранным президентом Швейцарии в 1948 году.